За день до оглашения послания президента гадать о его содержании уже поздно — скоро и так все узнаем. И также поздно что-то советовать для включения. Тем более что глава государства уже презентовал главное: необходимость перехода на новую экономическую модель. С чем мы совершенно согласны и уже не первый год призываем к этому едва ли не в каждой нашей публикации. Но давайте попытаемся разобраться, где те кадры, которые, как некогда говорилось, решают все, а теперь, похоже, ничего из требуемого главой государства не решают.

Ещё в январе 2020 года президент потребовал от правительства программу глубоких, возможно, радикальных реформ, а правительство домучило исполнение всего лишь до переписывания утверждённого ещё прежним президентом нацио­нального плана развития до 2025 года. И вот в апреле этого года глава государства констатировал, что и такой план “исчерпал возможности”, и поставил задачу разработать новый. Если бы в администрации президента и правительстве знали, что нового написать, уже давно бы справились…

А ещё в марте президент поручил разработать национальный инфраструктурный план до

2029-го, что на фоне критической изношенности и дефицита мощностей в той же энергетике и ЖКХ более чем актуально. Но вот уже следующая тревожная зима на носу, а что делать с инфраструктурой, неизвестно.

В прошлогоднем послании главы республики отмечены сис­темные провалы в работе правительства, неповоротливость и нерешительность кабинета министров и обещаны, если так будет продолжаться, “конкретные кадровые решения”.

В июне на Национальном курултае было сказано, что большие кадровые изменения уже проведены, причём без кампанейщины и тотальной чистки рядов. Ряд важных министерств возглавили молодые и способные люди. Возможно, им не хватает опыта, в том числе жизненного, но это дело наживное. Главное, они обладают необходимыми знаниями и желанием честно трудиться на благо нашей страны.

Но уже в июле президент оценил работу правительства как среднюю и заявил, что к осени, вероятно, придётся принимать кадровые решения.

Так вот насчет жизненного опыта: верхняя часть гос­аппарата — это кадры 1970-1980-х годов рождения. Студентами, начинающими хоть что-то понимать во взрослой жизни, они стали уже после исчезновения СССР, во времена самых залихватских рыночный реформ. Административную карьеру начали строить в конце девяностых — начале нулевых, а ведь именно тогда и формировалась та самая экономическая модель, ныне требующая замены.

Начало положила реформа ЖКХ 1996 года, оставившая жилищно-коммунальное хозяйство вне государственной ответственности, затем была приватизация “по индивидуальным проектам”, передавшая нефтяную и металлургическую отрасли “иностранным инвесторам”, и в завершение полная конвертация тенге, лишившая национальную валюту инвестиционной потенции.

Получилась семейно-клановая, компрадорская, многовекторная (слово “колониальная” обидное, и мы его постараемся не употреблять) экономическая модель. И вот теперь именно тем людям, которые сделали наиболее успешную карьеру именно в рамках такой “вывозной” экономики, то есть лучше других сумели вписаться в неё, напитаться её понятиями и духом, приобрести необязательно профессиональные, но совершенно необходимые для аппаратного выживания и продвижения знания, поручается переделать её во что-то новое. Задачка, я вам скажу, позаковыристее, чем “пчелы против меда”.

Похоже, здесь не обойтись без некоей президентской “опричнины”: реально новую экономическую политику смогут предложить только специально подобранные люди, отобранные в отдельную структуру. Впрочем, мы забегаем вперед, сначала послушаем послание.

Сейчас же самое время устроить эдакий тест на понимание проблематики, дать наводки на ключевые поворотные пункты. Взгляните на график: нет, это не кривые карьерного роста, это динамика ВВП за те два десятилетия, за которые молодые болашаковцы стали молодыми министрами.

В национальной валюте, как видите, валовой внутренний продукт рос неизменно, но с 2000 по 2022 год тенге улетел со 150 до 450 за доллар, сама мера измерения похудела в три раза. Чрезвычайно демонстративна долларовая кривая. Небольшой спад в 2008-м — это обрушение цен на нефть, сменившееся ещё большим взлётом. А глобального финансового кризиса 2007 года мы вообще не заметили по причине отсутствия связи с мировыми финансами. У нас и сейчас международный финансовый центр “Астана” — это стеклянный шар на бюджетных подпорках.

Загогулина вниз 2020-го — это ковид. А если спрямить оба спада, имеем две почти ровные линии вверх. Сначала эйфорические “тучные годы”, на пике которых мы досрочно выполнили стратегию “Казахстан-2030” и обрели “Казахстан-2050”. Но там же — обрушение ВВП как отображение конца одной исторической эпохи и начала новой. Политически это Майдан, Крым и все последующее, а конкретно на нашем графике это девальвация с августа 2015-го по середину 2016 года. С тех пор мы пытаемся повторять то же самое, не добираясь пока до ВВП десятилетней давности.

А почему вторая попытка не дотягивает до первой, объясняет такая таблица.

Расшифровываем: в начале “вывозной” модели мы имели долю промышленного производства 69 процентов — сохранялось ещё советское наследие. К 2009 году, когда по урокам мирового кризиса была запущена программа форсированного индустриально-инновационного развития, промышленности оставалось 54 процента, а на пике исторически лучшего 2013-го, он же завершающий год первой пятилетки ФИИР, индустриализация ушла колом вниз всего до 50 процентов от ВВП — экономика стремительно приобретала формат торгово-развлекательных центров.

Важно подчеркнуть, что сейчас пятый год уже третьей пятилетки, в индустриализацию действительно вкладываются большие деньги, правительство предпринимает реальные усилия... и доля промышленности достигла 48 процентов. Почему же эффект — как будто гребем против течения? Посмот­рите: акцент всё время делается на снижение сырьевой доли и увеличение доли обрабатывающей (казахстанская металлургия — это тоже сырьевой экс­порт) промышленности, но и тут эффект обратный. Доля переработки в три раза меньше простой добычи сырья на вывоз.

Подсказка: в деиндустриализацию нас сносит та самая колониаль… простите, “вывозная” модель, полностью обслуживаемая правительством с депутатами в придачу. Выносимые в такой модели наверх самые способные деятели на самом деле честно трудятся, вот только не на благо своей страны.

И вторая подсказка для разработчиков справедливой экономической модели: насчет того, куда нас сносит “вывозным” течением. В первом квартале этого года средний (то есть с учетом и самых обеспеченных) семейный бюджет казахстанцев тратился так: 51,3 процента на пропитание, 18,3 процента на ЖКХ и другие услуги, а ещё 5,9 процента на оплату кредитов. Это не жизнь, а выживание, причём не только для людей, но и для всей не связанной с сырьевым экспортом экономики.

И сама же официальная статис­тика откровенно раскрывает причину убийственно низкой платеже­способности населения и всего внутреннего рынка: в структуре ВВП по доходам доля труда (сюда статистики включают и как-то ими высчитываемые заработки самозанятых) не превышает 31 процента, бюджету достается не более 9 процентов, а оставшиеся 60 процентов — валовая прибыль. Сами понимаете кого — бенефициаров “вывозной” модели.

Нынешние министры и акимы ещё недавно были на две-три позиции ниже, но замени их — придут ещё слабее. Госаппарат обычно воспроизводит себя без потери качества, однако в отживающей системе недееспособность распространяется сверху вниз. Видимо, с кадровыми решениями уже некуда откладывать.

Пётр СВОИК, Алматы